Аутизм: от Тастин до Корбивчер
Автор: Юлия Фишер

Аутистические объекты и формы

Тастин предполагает, что тревоги переживаются главным образом в терминах невыносимых физических ощущений, которые сдерживаются защитными сенсорными маневрами: твердыми аутистическими объектами, мягкими аутистическими формами и другими средствами защиты.

Чтобы переключиться от боли внешнего мира, ребенок сосредотачивается на собственных ощущениях. Контроль над ними приносит чувство безопасности и спокойствия и все больше отделяет ребенка от внешнего мира.

Формы и объекты заменяют живых людей. Это буквальная, конкретная замена, способ избежать фрустрации и боли разлуки. Это защита от боли внешнего мира, которая никогда не срабатывает полностью, но создает плотную оболочку и не дает обратиться к внешнему миру, который мог бы помочь смягчить страхи. Невозможно научиться переносить фрустрацию, так как способы справиться с фрустрацией всегда под рукой. Не надо терпеть, ждать, воображать или фантазировать. Аутистические объекты и формы препятствуют восприятию реальности.

"Аутистические сенсорные формы"- это собой ощущения мягкости, плавности. Формы возникают на внутренних и внешних поверхностях тела, которые не дифференцируются как внешние и внутренние. Все остальные органы чувств становятся пропитаны тактильными ощущениями

«Формы» - мягкие, тающие, подаливые, текучие, все время меняются. Формы ощущаются как липкие, влажные, скользкие. Объекты как будто создают мозоль на поверхности тела

Аутистический объект – это твердый предмет, за который ребенок держится. Он переживается как твердая, устойчивая часть тела и поэтому дает ощущение безопасности и устойчивости. Обычная функция такого объекта неважна – игрушечная машинка не используется для игры, а связка ключей для открывания дверей. Важны телесные ощущения. Важно не путать аутистический объект с переходным объектом Винникота.

Переходный объект – это первое «не-я» ребенка. Аутистический объект – первое «я-достояние». Переходный объект – объект коммуникации. Цель аутистического объекта – защита, спасение от опасностей. Переходные объекты одинаковые для разных детей (мишки, одеялки, лоскуты ткани). Аутистические объекты индивидуальны для каждого ребенка. Переходный объект – путь к символизации. Аутистический объект – не дает развиваться символизации.

NB! Аутистический объект – не «объект» в обычном понимании этого слова. Он слит с телом ребенка. Это набор «объектоподобных» ощущений, псевдообъект. Аутичный ребенок находится в состоянии «без объекта», он не ощущает себя собой, а других людей другими людьми. Это не симбиотический или шизофренический спектр, в которых действуют внутренние объекты.

Разочарование и боль были такими шокирующими и преждевременными, что возможностей для создания обычных способов справляться и ними, у таких детей не было. Обычные дети создают иллюзию груди – фантазии, идеи, воспоминания о груди. Боль аутичных детей была настолько сильна, что замена груди требовалась немедленно и была создана с помощью собственных частей тела. Эти объекты и формы присутствуют постоянно, они материальны, сенсорны и удерживают ребенка на примитивном уровне психического функционирования. При этом они препятствуют развитию мыслей, воспоминаний и воображения, то есть препятствуют развитию психики.


Аутистические капсулы у невротиков

Иногда в терапию приходят люди, которые выглядят вполне невротично, но рано или поздно появляется странное ощущение абсолютно глухого тупика. Или какой-то странности (человека другого вида). Тастин говорит, что даже вполне благополучные взрослые невротики могут использовать аутистические защиты и внутри своей психики носить закапсулированные аутистические ядра, так называемые аутистические капсулы.

В центре этой капсулы все та же депрессия по типу черной дыры, которая возникает из-за непереносимых чувств физической уязвимости и надломленности. Тело переживает смертельную уязвимость, ни одна защита не поможет, только размещение этих чувств в закрытой капсуле. Тастин считает, что такая инкапсуляция является конкретным психофизическим предшественником других защит подобного типа – вытеснения, отрицания, забывания.

Такие люди чувствуют себя очень обделенными. Они лишены чего-то жизненно необходимого, но не могут понять чего именно. Они испытывают мучительные чувства утраты и сломленности, но их невозможно выразить. Такие пациенты могут разбить нам сердце, потому что их сердце было разбито.

Чувство телесной отдельности - это душевная боль (разбитое сердце - heartbreak), лежащая в основе человеческого существования, и по разным причинам некоторые люди переживают ее более остро, чем другие. От того, как с ней справляются, зависит развитие всей личности. Проникновение в патологические состояния, связанные с мучительным переживанием телесной отдельности … может показаться крещением огнем. Однако, если мы пережили это огненное крещение и с наших глаз спадает аутистическая пелена, мышление становится яснее, а чувство индивидуальной идентичности укрепляется. Это происходит как с аналитиком, так и с пациентом. В психотерапии появляется возможность разыграть эту закапсулированую драму, в отношениях с терапевтом прожить инфантильную травму потери и оставленности и найти слова, чтобы выразить свои чувства. Но это трудные пациенты. Тастин говорит, что люди с аутистическими защитами обладают очень сильной волей. Они выстраивают мир вокруг себя очень жестким, ригидным образом, связанным с телесными реакциями. Это защищает их от ужаса падения в черную дыру.


Психотерапия


Мы должны помочь осознать таким людям, что они находятся в оболочке, которая защищает их, но одновременно закрывает от заботы и внимания, в которых они так нуждаются. Эта оболочка, капсула, создается без сознательного контроля, на телесном уровне. Поэтому в терапии таким людям приходится в какой-то момент идти против такого естественного чувства собственной телесной безопасности, но навстречу другому человеку.


Какими качествами должна обладать такая психотерапия

• Психотерапевт должен быть сильным человеком, глубоко убежденным в возможности избавления от аутистических защит. В самые отчаянные моменты, необходимо иметь веру, чтобы не поддаться контролю, не омертветь, не заморозиться, не вовлечься в бесконечную ритуализацию
• Активности, жизни и даже жизнерадостности должно быть больше, чем в обычной психоаналитической технике. Тастин модифицировала работу с аутичными детьми от традиционно кляйнианской техники к гораздо более живой. Тут, похожа, помогла ее привычка с детства – оживлять свою страдающую мать.
• Сострадание к страданиям. Я часто сталкивалась с мнением – и тех, кто работает с аутичными детьми и взрослых невротиков с аутичными защитами, что такие люди выглядят и чувствуют себя как совершенно другой человеческий вид. Иногда про них говорят – как с другой планеты. Они иначе чувствуют, иначе думают, иногда даже говорят. Нам нужно выучить их язык
• Однако наряду с состраданием, необходим жесткий реализм относительно их методов взаимодействия с миром. Однажды они испытали огромное разочарование и в них живет огромная обида за то, как мир поступил с ними. Они раздражаются, когда не получают желаемого от терапевта. Одновременно с этим они твердо вовлекают в свою жесткую систему взаимодействий, в которой невозможно что-либо изменить. Как говорит Тастин – мы не должны быть мягкими и сентиментальными с этими пациентами. Мы присутствуем рядом, с открытым умом и сердцем, не уклоняясь от самых тяжелых переживаний. Но мы должны почувствовать и твердо указать на использование аутистических защит. С детьми Тастин предлагает запрет на использование аутистических форм и объектов. Со взрослыми – предлагать прямые интерпретации защитных маневров. Но это возможно только, когда пациент будет достаточно нам доверять, чтобы проявить и прожить глубокое переживание психотической депрессии. Нельзя торопить и интенсифицировать процесс. Когда этот момент настанет, это будет тяжело переживаться обеими сторонами процесса, но терапевт должен помнить – сентиментальность это смерть для психики.
• Психотерапевт должен быть стойким, но не податливым и должен придерживаться своей роли, несмотря на соблазны оставить ее. За пассивностью таких пациентов скрывается эгоистическая грандиозность, которая может свести терапевта на нет. Их переполняет чувство яростной беспомощности и безнадежности и теперь они стремятся взять верх над всеми, и над нами. Под напором упреков, обвинений, мертвенности, пустоты, нам необходимо сохранять твердость.

Корбивчер

Селия Фикс Корбивчер - обучающий и супервизирующий аналитик, детский аналитик, член Бразильского психоаналитического общества Сан-Паулу. В течение нескольких лет доктор Корбивчер занимается частной практикой, анализируя детей, подростков и взрослых. Она сосредоточила свое внимание на изучении аутистических феноменов у невротических пациентов и написала несколько статей на эту тему, в которых объединяет идеи Тастин и Биона и создает собственные инструменты для работы в этих областях, главным из которых является «аутистическая трансформация».


От Тастин к Корбивчер

В самом начале своей книги Корбивчер очень трогательно описывает свои личные встречи с Тастин. Селия отправила Тастин одну из своих статей, Тастин ответила ей, между ними завязалась переписка. Тастин стала супервизором Корбивчер.

В работах Тастин Селия Корбивчер находит отдельную вселенную со своей собственной внутренней организацией. Вопрос, на который она пытается найти ответ – не управляется ли вселенная аутизма своими собственными законами, которые отличаются от тех, что существуют при неврозах и психозах. Возможно формируется новая научная парадигма — парадигма, которая одновременно будет включать в себя некоторые из устоявшихся знаний и отвергать другие традиционные положения?

Андре Грин, ссылаясь на Тастин, писал «Тастин повлияла не только на тех, кто интересуется проблемами, характерными для аутистических состояний, но и на тех, кто также разделяет интуитивное понимание того, что аутизм может представлять собой новую парадигму для изучения разума».

Возможно, аутичная вселенная - это вселенная, которая содержит свою собственную специфическую внутреннюю организацию, управляемую свойственными ей законами, законами, отличными от тех, которые относятся к неврозам и психозам. И эта особая область лежит за пределами компетенции классической психоаналитической теории.

Разные уровни психики

Мы знаем, что коммуникация пациента во время сессии показывает уровень психического развития, на котором этот пациент находится в данный момент. В некоторых психических организациях преобладают более примитивные состояния, тогда как другие психические состояния более развиты. Тастин внесла ценный вклад в наше понимание примитивных психических состояний, которые проявляются еще до шизоидно–параноидной позиции. В этих состояниях, в которых физическое и психическое не дифференцированы, преобладают проявления на прото-ментальном уровне.

Для аналитика важно определить природу феномена, который мы наблюдаем во время сессии. Какими инструментами мы располагаем для достижения коммуникации на этих уровнях? Какими ресурсами мы располагаем для работы со взрослыми пациентами, которые используют речь, но общаются на конкретном уровне.

Было бы интересно, если бы мы представили себе градацию различных нюансов коммуникации в этих явлениях (бета-элементы). Такой реестр может быть полезен для аналитиков, позволяя им различать уровень психического функционирования своих пациентов и приближаться к нему. Благодаря такой дифференциации, аналитик может даже определить положение ментальных конфигураций, которые еще не обрели репрезентацию.


Селия Корбивчер предлагает такую градацию бета-элементов.

Наиболее архаичный уровень психического функционирования связан с аутистическими состояниями. На этом уровне нет восприятия объекта. Это уровень, на котором доминируют сенсорные восприятия. Ментальный аппарат пациента занят в основном разобщенными конкретными элементами. В этих обстоятельствах альфа-функция и способность аналитика к ревери не обнаруживают развитого ментального аппарата, способного воспринимать такие элементы. Связь не формируется, или формируется на несколько коротких мгновений.

Феномены проективной идентификации проявляются на более высоком уровне развития. «Я» расщепляет и изгоняет свои нежелательные части, помещая их посредством проекции внутрь объекта. Судьба этих элементов будет зависеть от интенсивности проекции и от трансформаций, выполняемых этим объектом. Возможно, именно эта область включает в себя бета-экран, феномен реверса альфа-функции, формирование причудливых объектов, состояния безымянного ужаса и состояния фрагментации?

Феномен галлюциноза, присутствующий в трансформациях в галлюцинозе, в большей или меньшей степени присутствует во всех описанных состояниях, за исключением аутистических, при которых отсутствует представление о существовании объекта.

Селия Корбивчер говорит: «Я считаю, что лучше осознавать неизвестность и ограничения, налагаемые на аналитика ситуацией, чтобы противостоять этим состояниям, чем заменять подход другим, вводящим в заблуждение, и при этом рисковать невольно вовлечься в ситуацию, которая не будет развиваться»
Поэтому важным становится разработка и тонкая настройка инструментов наблюдения, способность увидеть и заметить определенные явления и расширить поле клинической работы, чтобы иметь дело с ранее недоступными областями

Какие же явления мы наблюдаем в этих областях? Из-за того, что пациент глубоко погружен в ауто-сенсорную деятельность, даже речь приобретает сенсорный характер. Функция речи заключается только в том, чтобы обеспечить комфорт и создать псевдо интегрированное психическое состояние, благодаря ощущениям, вызванным актом говорения.

Такого рода коммуникация, либо исключительно невербальная, либо вербальная, но имеющая сенсорный характер, оказывает огромное воздействие на сознание аналитика. Как и у пациента, у аналитика тоже есть своя примитивная не-репрезентативная ментальная область, « аутистическая часть личности», как говорит Тастин. Под сильным давлением этих стимулов аналитики склонны развивать маневры, схожие с маневрами пациента. Поскольку аналитик часто не находит в своем сознании репрезентаций, позволяющих ему преобразовать это состояние в мысль, он реагирует уклонением или телесной реакцией. Нам необходимо распознать признаки нашего нахождения в аутистической области, а не только в пациенте.

Состояния выраженной отстраненности также оказывают сильное влияние на ум аналитика. Пациент изолирует себя для защиты от психической боли и от неинтегрированных состояний. В этих состояниях возникает настолько сильная тревога, что аналитик может быть выбит из колеи, обездвижен, что препятствует любой коммуникации между парой. Аналитик скучает, теряет внимание, отвлекается от пациента и использует теорию в качестве ауто-сенсорную стимуляции, а не для того, чтобы подлинно думать - то есть не находится в живом контакте с эмоциональной ситуацией момента, а изолирован в нереальном и замкнутом мире

Таким образом, задача, стоящая перед нами как аналитиками, состоит в том, чтобы эффективно использовать — иногда физически невыносимые — эмоции пустоты и отчаяния, которые мы неизбежно испытаем рано или поздно в этих трудных ситуациях. Всякий раз, когда нам это удается, мы становимся ближе к пациенту и изгоняем страх контакта, лежащий в основе страха сепарации, который переживается как физическая рана.

Такая концептуализация тем более важна, когда эти феномены более размыты и трудно идентифицируемы, как у людей, которые, несмотря на уплощенность их аффективной жизни, сохраняют достаточную «операциональную» способность справляться с требованиями повседневной жизни. Именно в таких ситуациях необходимо обострить зрение и сделать рассуждения более проницательными. Навязчивые защиты, галлюцинаторные ощущения и психические механизмы, опосредованные симптоматическим или, казалось бы, хорошо адаптированным поведением, могут по-разному использоваться разными пациентами для ухода в своеобразную аутистическую оболочку. Чтобы достичь этих пациентов, аналитики должны обладать концептуальным оснащением, позволяющим им пересечь пустыню не-мысли и протоментальных или недоступных состояний ума. Важным требованием является восприимчивость к малейшим изменениям атмосферы, будь то во времени или в пространстве и какими бы незаметными они ни были, а также к ревери, которые посещают нас, если нам удается достичь правильного состояния пассивности, без памяти и желания, как рекомендует Бион.

Аналитик, работая в этих областях, постоянно сталкивается с необходимостью более широко размышлять о воздействии, которое он испытывает, находясь в контакте с этими явлениями во время сессии, независимо от того, остается ли он в ситуации или избегает ее. В обеих ситуациях от аналитика требуется создать некоторую дистанцию, “разрыв”, по отношению к этому воздействию, чтобы проработать его и, возможно, затем восстановить свой мыслительный процесс. Физическое, сенсорное воздействите необходимо трансформировать в смысл и обозначить его для пациента. Тогда эти состояния могут обрести репрезентацию и быть вписаны в опыт. Если эти репрезентации удается сохранить в сознании пациента, они позволяют психическому аппарату более полно выполнять свои специфические функции, и, таким образом, он больше не используется только для разрядки напряжения. Именно так развиваются вербальное мышление и символы; символы, которые необходимы для коммуникации.

Как сказал Грин, «психоаналитики должны, насколько это возможно, уметь продолжать анализировать и думать, даже в мучительных ситуациях».


Аутистические трансформации

Сфера деятельности аналитика заключается в том, чтобы “извлекать уроки из эмоционального опыта”, разделяемого аналитической парой на сессии. В качестве метода наблюдения он за явлениями сессии он предлагает теорию трансформаций, которая помогает аналитику определить, какого рода эмоциональный опыт он переживает.

Аналитик проводит свои наблюдения, зная, что «наблюдаемые факты искажаются самим актом их наблюдения», поскольку инструментом для работы является его собственный разум, который подвержен психическим колебаниям, таким же, как и у его пациентов. Именно на основе контакта с этими колебания аналитик формулирует свою версию текущего эмоционального опыта. Таким образом, аналитик отказывается от своей позиции авторитета, обладателя знаний и носителя абсолютного видения психических явлений. С точки зрения теории трансформаций, любое движение, будь то аналитика или пациента, рассматривается как звено в цепи последовательных движений, которые являются результатом взаимодействия, установившегося между аналитической парой с момента начала сессии. Трансформации аналитика происходят в этом поле, где невозможно придать однозначное определение тому или иному явлению, переживаемому в отношениях. Что он может сделать, так это предложить пациенту свою личную трансформацию как одну из многих возможностей, которые следует учитывать при работе с материалом.

Участие аналитика в сессии пропитано элементами его собственной личности и тем багажом, который он накопил за свою жизнь, его интуицией, приобретенной во время психоаналитического обучения, и его собственного анализа.

Концепция трансформации содержит идею инвариантности. Чтобы осуществить трансформацию эмоционального переживания, некоторые элементы в этой трансформации должны оставаться без изменений, иначе переживание уже не является трансформацией исходной ситуации, а, скорее, просто любым переживанием. Поэтому это не просто случайная трансформация, а трансформация, в которой сопряжены инварианты (неизменные элементы) теории, принятой аналитиком.

Бион, предлагая теорию трансформаций как метод наблюдения психических явлений, воспроизводит в аналитической ситуации переживание, несколько более близкое к встрече двух людей: два разума в движении, взаимодействующие, один изменяет другой при каждом движении.

Исходя из идеи, что в разделенном опыте аналитик имеет доступ только к трансформациям текущей эмоции, поскольку у него нет доступа к самой эмоции, возникает вопрос: какой тип трансформаций эмоционального опыта аналитик разделяет с пациентом при каждом движении? Каким будет его трансформация этого опыта?

Бион предлагает несколько групп трансформаций: трансформации в жестком движении, проективные трансформации, в галлюцинозе, в К и –K, а также трансформации в O.

В трансформациях в жестком движении поле наблюдаемых явлений включает классический перенос, описанный Фрейдом, в котором ситуации из прошлого переносятся на фигуру аналитика, не будучи «деформированными».

При трансформациях в галлюцинозе эмоциональные отношения, переживаемые с фигурой аналитика как реального объекта, трансформируются таким образом, что реальный человек заменяется другой фигурой, созданной пациентом. С этого момента отношения, которые пациент устанавливает с аналитиком, становятся независимыми от текущих фактов, обретая собственное существование и автономность, игнорирующими реальность.

Галлюцинаторный феномен присутствует в любой группе трансформаций, поскольку он считает это одной из функций психики.

Вводя понятие трансформаций в галлюцинозе, Бион расширяет поле психоаналитических наблюдений, поскольку эта концепция проливает свет на психические феномены, обладающие качествами, отличающимися от рассмотренных в психоанализе ранее.

Стремление Биона разграничить различные группы трансформаций является попыткой помочь аналитику сориентироваться при столкновении с различными уровнями коммуникации, предлагаемыми пациентом.

Если мы соглашаемся с тем, что существует уровень, на котором наблюдаемый феномен имеет особенности, отличающиеся от других уровней, то это значит, что можно ввести и новую группу трансформаций – аутистические трансформации.

Преобладающее явление в аутистических трансформациях, хотя и имеет некоторое сходство с феноменом галлюциноза, имеет другую природу. Эмоциональный опыт аналитика в аутистических трансформациях - это пустота, отсутствие эмоций, в то время как в трансформациях в галлюцинозе он интенсивен и полон жизни. «Отсутствие аффективной жизни», «пустота» и ауто-чувственная активность могут считаться инвариантами в «аутистических трансформациях», подразумевая отсутствие объекта, тогда как в трансформациях в галлюцинозе понятие внешнего объекта сохраняется.

Есть еще одна важная особенность, о которой стоит упомянуть: Бион определил различие между психотическими и непсихотическими частями личности, расширив аналитическое поле. Когда он выдвинул идею о трансформациях в галлюцинозе, он сделал возможным доступ к психотическим частям личности. Тастин, введя понятие аутистических частей личности, еще больше расширила эту область. Предложение новой группы трансформаций, аутистических трансформаций, представляет собой попытку облегчить аналитику понимание аутистических ядер, существующих у невротических пациентов.

Признание и включение аналитиком таких феноменов в свою практику может значительно расширить поле наблюдений за психическими состояниями и позволить ему погрузиться в первичные стадии эмоционального развития пациента. Осознание этих душевных состояний и доступ к ним способствуют разделению между «я» и объектом, позволяя продолжать анализ, чтобы способствовать «проработке» этих состояний и предотвратить их простое повторение.

Если мы используем теорию трансформаций в качестве отправной точки, то понимание аутистических феноменов изменяется. Можно отказаться от описания изолированного явления, и аналитик перестает быть сторонним наблюдателем, от которого ждут интерпретаций. Аналитик становится активно вовлеченным в контекст эмоционального опыта, разделяемого с пациентом. Ее наблюдения становятся звеном в цепи последовательных движений, вытекающих из взаимодействия пары. Таким образом, задача аналитика сводится к восприятию и проживанию этих цепочек эмоциональных движений и их последствий.

Атмосфера, которую чувствует аналитик в аутистической сфере, - это атмосфера «отсутствующей аффективной жизни», которая вызывает в сознании аналитика высокий уровень боли, что способствует тенденции к уклонению, затрудняет поддержание контакта с ситуацией и коммуникацию с пациентом. Такие ситуации требуют от аналитика дисциплины постоянного самонаблюдения, что является необходимым условием для сохранения живости ума, что позволяет ей сохранять присутствие и продуктивность в этой ситуации. В этом случае аналитику остается донести до пациента, что его аутистические маневры являются результатом переживания им состояния ужаса. Однако, по общему признанию, не всегда возможно преодолеть аутистический барьер. В случае аутистических трансформаций, а не реального аутизма, можно надеяться, как предполагает Тастин (1990), на флуктуации сознания и установление какого-то контакта. В этом случае пациент может осознать свое состояние ужаса через интерпретацию аналитика; он может почувствовать себя рядом с ним, стать достаточно уверенным, чтобы восстановить контакт со своим сознанием и на мгновение пережить свое истинное состояние.

Если аналитику удастся вырваться из этого наваждения, результатом будет анти-аутистическая трансформация, которая может помочь пациенту обрести немного доверия и жизненной силы.


Заключение
"Рождение стало его смертью. Снова", - Беккет.

Путаница между бытием и небытием, между рождением (или жизнью) и смертью— “снова”—как говорит Беккет в приведенной выше цитате, ибо эта смерть личности повторяется на протяжении всей жизни. В другой пьесе Беккет пишет “Покой, да, я полагаю, своего рода покой, и вся эта боль, как будто ... ее никогда не было”.Эта боль, конечно, существует. Некоторые люди переживают себя родившимся в боль такой силы, что разрушение психики – единственный выход.

Нам необходимы инструменты, чтобы иметь возможность рядом с тем, кто испытывает подобную боль, не закрываться, не отстраняться. Этими инструментами становятся тонкое внимательное наблюдение, оснащенное новой парадигмой, которая предлагает нам осмысленное использование сенсорного опыта. Тело – это не просто бездумная часть системы «разум-тело». Нам необходимо доверие к телесной коммуникации. Тогда мы сможем различить аутистические маневры и заменить их живым человеческим контактом.

Самое важное, что мы можем сделать – упрямо и безрассудно быть на стороне жизни.